Автор: Rina_Nettle
Категория: Oblivion
Рейтинг: G
Персонажи: Люсьен Лашанс, OFC
Жанр: ангст
Аннотация: ассасинская бытовуха. Время действия совпадает со временем игры.
Статус: закончен
читать дальшеЕго день — тирдас. Он приходит в тирдас, редко изменяя своим традициям. В Бравиле у него дела: ночует он в Серебряном-доме-на-воде, покидает город обычно до полудня, но перед самым отъездом обязательно заскочит к ней хоть на пару минут. Поболтать. Никогда не уходит без покупки, пусть даже это будет горсть высушенного паслена или маленький сноп полыни.
Лотта держит алхимическую лавку. Никогда не испытывала пристрастия к алхимии, но магазин остался от покойного мужа: тот обожал возиться со всякой дурно пахнущей жижей в своей подвальной лаборатории. Лавка перешла к ней после смерти супруга: неплохой источник дохода, позднее Лотта и сама начала тяготеть к варке зелий и сбору трав — чем еще заниматься престарелой вдове, как не посвятить себя склянкам, да микстурам?
«Треснувшая горелка» - название лавки тоже осталось прежним, хотя женщина давно мечтала переименовать заведение в нечто не столь претенциозное. «Лавка Карлотты», к примеру, или «Все для алхимика». Впрочем, однажды ее постоянный покупатель то ли в шутку, то ли всерьез обронил, что никогда не зашел бы к ней, если бы не причудливое название. Лотта слегка удивилась, и даже решила повременить со сменой вывески.
Он моложе ее лет на десять, и в общении с ним Лотта поначалу ощущала некоторую неловкость: долго не могла определиться с восприятием — то ли почти материнская радушная снисходительность, то ли интерес еще в общем-то не поставившей на себе крест женщины к симпатичному мужчине. Впрочем, куда ей, старой карге, гоняться за женихами — к началу шестого десятка Лотта подрастеряла свое обаяние, но вместо этого приобрела немало фунтов лишнего веса. Тело давно потеряло форму, волосы серебрились сединой, а лицо и руки покрывали еще не глубокие, но вполне заметные морщины. Однако, ловкость и сноровка остались прежними — да и он, ее постоянный клиент, явно что-то находил в хозяйке алхимический лавки: как минимум приятного собеседника.
Их знакомство длилось уже больше года: каждый тирдас он навещал ее, не изменяя своему постоянству. Алхимик-любитель, как он выразился сам, но Лотта прекрасно понимала, что купленные им ингредиенты вряд ли используются в мирных целях. Она не проявляла излишнего интереса, прекрасно сознавая, что постоянный клиент всегда может ей соврать, сославшись на исследовательские опыты с ядами — он ведь даже имени своего не сказал, он вообще не любил говорить о себе. Мысленно она никак его не именовала, никаких выдуманных кличек вроде Незнакомец или Человек В Сером, они просто не подходили ему. Невозможно выдумать кличку ветру или снегу: они просто есть, неизменно существуют вне зависимости от нелепых человеческих названий. В конце концов, у каждого есть право на личную жизнь, которая отнюдь не касается какой-то старой толстой торговки из Бравила.
В одежде он предпочитает серо-коричневые тона: тот самый мышиный, невнятный оттенок, который не выделяется, не цепляет глаз в толпе. Костюмы всегда неприметные, какие-то невыразительные, словно он целенаправленно пытается скрыться, затеряться в безликой человеческой массе. «Работа? Курьер», - признался он однажды, сопровождая реплику одной из своих странных, хищных усмешек. - «Доставляю информацию, за нее нынче хорошо платят». Лотта вполне могла самостоятельно дорисовать полную картину по едва очерченному намеку: наверняка ведь не просто таскал любовные записочки скучающих богатеев из города в город. Некоторые послания вызывают жгучий интерес у массы людей, помимо прямых адресатов, и передаваемая в письмах информация имеет несомненную значимость: разумеется, гонец должен уметь в целости и сохранность доставить депешу по назначению... Отсюда и его пластичная грация опытного наемника, и пристрастие к используемым в ядах ингредиентам, и этот ореол таинственности, скрытности, от которого Лотта, будь она чуть помоложе, несомненно потеряла бы голову. Причем с полным на то основанием: красивый мужчина, породистая, вполне привлекательная наружность, приятный голос. Еще не тронутые сединой длинные темные волосы, собранные в аккуратный хвост, четко очерченная челюсть, обаятельная улыбка и большие карие глаза. Впрочем, его взгляд скорее настораживал женщину: никогда раньше не могла предположить, что мягкий коричневый оттенок может казаться столь холодным цветом.
Каждый тирдас он проводил неизменный в своей педантичности ритуал: около десяти часов покидал гостиницу, заходил в пекарню напротив «Треснувшей горелки», откуда по утрам одуряюще пахло свежей выпечкой — мимо пройти невозможно. Брал два пирожка - то ли с мясом, то ли с ливером, не разглядеть — и неторопливо завтракал, сидя на скамейке рядом со входом в пекарню. При любой погоде: и в снег, и в дождь, но всегда на улице, на свежем воздухе. В теплую погоду обычно засиживался чуть дольше, разомлев под солнечными лучами, словно пригревшийся, сыто щурящийся кот. Затем аккуратно отряхивал одежду от крошек, пересекал улицу и направлялся в алхимическую лавку к Лотте. Сквозь небольшое окошко женщина прекрасно видела все его перемещения, твердо зная, что ее тайное наблюдение останется незамеченным. Хозяйку в полутемном помещении невозможно было различить с улицы: угол обзора закрывало нагромождение полок, из-за которых Лотта подглядывала за всем происходящим у порога ее магазинчика.
Он знал толк в качестве ингредиентов, всегда придирчиво осматривал товар, хотя множественные детали и оговорки выдавали его непрофессионализм. Алхимия не являлась единственной темой их бесед, и несмотря на скрытность визитера касательно его личности, они всегда находили интересный повод для дискуссий. В последнее время говорили о магии: оба полные профаны в данной области, они обменивались шутками, снисходительно высмеивая магическое искусство. В итоге сошлись на том, что при всей своей надуманной элитарной значительности, магия - все же наука полезная. Не сговариваясь, к следующему тирдасу оба разучили по простенькому заклинанию. Не без помощи соседки из гильдии магов, Лотта освоила урон электричеством. Всегда хотела научиться метать огненные шары, но соседка настояла, что от электричества домашняя обстановка пострадает куда меньше, а вот при самозащите эффективность оправдывается в той же мере. Лотта с гордостью продемонстрировала слабенький, но трескучий разряд, сорвавшийся с кончиков пальцев и насмерть поразивший кусок сыра. Ее таинственный друг выучил заклинание щита. Применение защитных чар стало первым тревожным звоночком, когда торговка явственно осознала, что у ее клиента назревают неприятности.
Он так и не смог отказаться от своих неизменных пирожков, хотя завтракать стал торопливо, словно не желая подолгу находиться на открытом пространстве. Его визиты в лавку за ингредиентами тоже сократились, уже не случалось прежних затяжных бесед взахлеб, когда оба подолгу не могли наговориться — вместо этого лишь несколько натянутых шуточек и обязательная, порой совсем ненужная покупка. Карлотта видела, как что-то тревожит, неотступно гложет мужчину изнутри. Она не решалась спрашивать: его проблемы все так же не касались ее, личная дистанция выдерживалась с прежним постоянством, но однажды Лотта не выдержала.
- Может быть, я могу чем-то помочь?
Под его настороженным мрачным взглядом она мигом осеклась, явственно осознав, что переступает черту. Еще одно слово, и их странной неформальной дружбе конец. Торговка поспешила исправиться, в общем-то не покривив душой в своем уточнении:
- Я имею в виду... у меня близится поставка товара из Анвила, в порту можно многое достать. Так что, делай заказы, пока я добрая.
Он мягко улыбнулся, почти с облегчением, явно одобряя оборот, которым она смогла свести повисшую неловкость на нет. Он задумчиво провел рукой по волосам, приглаживая гладкий хвост, и неожиданно вымолвил:
- А знаешь что... привези мне реторту, Карлотта! Хорошую, из оружейного стекла. Давно себе хотел.
Разведя ладони, он показал примерный желаемый размер оборудования, торговка согласно кивнула — она даже знала мастера-стеклодува, способного изготовить действительно качественную вещь. Разумеется, стекольщик брал за свою работу немалые деньги, но Карлотта решила сделать своему постоянному покупателю подарок, отдавая товар без наценки. В конце концов, он каждую неделю приносил ее лавочке пусть небольшой, но постоянный доход. Возможно, хоть эта склянка сможет поднять ему настроение, которое весь последний месяц пребывало на нуле... какая-то настороженность, доходящая почти до паранойи: он оборачивался на любой шорох у двери, с трудом расслабляя взведенные мышцы, чтобы не принять боевую стойку. Его подозрительность отражалась не только на сократившемся времени визитов — кажется, он даже перестал останавливаться в гостинице, предпочитая сразу после ночного переезда улаживать свои дела в Бравиле и столь же поспешно покидать город. Отсутствие должного отдыха сказывалось и на его внешнем виде: усталый, изможденный, отчаянно озлобленный, словно загнанный зверь с висящей на хвосте погоней.
А потом случилось нечто странное: вечер, напоминающий скорее мутный кошмарный сон. Четвертый день месяца Заката Солнца: ледяные дожди и ранние сумерки, грязные лужи на раскисшей дороге и хмурое, низкое, серое небо. За окнами уже стемнело, и Лотта решила закрыть магазинчик пораньше: в такую ветреную, промозглую погоду никто не высунется на улицу, кроме как по крайней необходимости. В верхней комнате горел жарко растопленный очаг, а пряная травяная настойка уже закипала в котелке над огнем, призывая спокойно расположиться в кресле у огня в умиротворенном расслаблении.
За окном промелькнули нечеткие тени, затем резкий порыв ветра распахнул дверь, и в тишину сонной лавки, наметая вихрем осенние листья и мокрые грязевые брызги, ворвался человек в черном отсыревшем плаще.
Он захлопнул за собой дверь, ошалело озираясь по сторонам. Надвинутый на лицо черный капюшон вызвал в памяти нечто знакомое, отсылку к где-то давным-давно почерпнутому описательному образу. Лотта вздрогнула, когда память ввернула услужливую подсказку: Темное Братство.
Он часто дышал, словно после долгого бега, с его длинного, обвисшего под тяжелой налипшей грязью плаща на пол натекала вода. Мечущийся взгляд загнанного хищника, только на этот раз у него имелись все основания опасаться преследующей прямо по пятам опасности.
Лотта узнала его, не могла не узнать. Даже в тени нависающего капюшона она различала хорошо знакомые черты. Облепившие лицо длинные мокрые пряди, жесткая линия подбородка, искаженные звериным оскалом мягкие губы...
За мутным оконным стеклом в ночи показались факелы: желтые размытые пятна промелькнули рваными вспышками — люди направлялись к ее двери. Она не думала, не взвешивала свое решение — скорее действовала инстинктивно: быстро обернувшись, схватила с верхней полки желтоватый пузырек и швырнула через всю комнату.
Он не медлил, ловко перехватив склянку. Казалось, и не удивился совсем неожиданной помощи.
Лучшее из имевшихся у нее зелье невидимости, купленное в Имперском городе: самой Лотте не под силу было сварить раствор подобного качества. Мужчина мигом осушил пузырек, с тихим звяканьем зашвырнул склянку в угол; в тот же миг дубовая дверь распахнулась, с грохотом врезавшись в стену. Бравильские стражники, насквозь мокрые с дождя и не меньше утомленные долгой погоней, ворвались внутрь. Стройной цепочкой шумно протопали в алхимическую лавку под металлический звон доспехов и тут же слаженно рассеялись по помещению.
Лотта вздрогнула от неожиданности, ей даже не пришлось разыгрывать удивление или испуг: и того, и другого хватало в избытке. Капитан стражи повел факелом по темным углам, затем шагнул к женщине, заглянул под прилавок — ассасин вполне мог использовать ее как заложника, приставив нож к животу. Стражник не стал даже задавать вопросов Лотте: до смерти перепуганная торговка не могла вымолвить ни слова, ошарашенно взирая на рыскающих по ее магазину вооруженных мужчин. Один сунулся на лестницу, проверяя верхний этаж, другой спустился в погреб, но ни один из них не видел, как прямо по центру комнаты возле полки с ингредиентами на полу медленно образовывалось мокрое пятно, расползалось и просачивалось меж досок: мутная дождевая вода, разбавленная разводами густой багровой крови.
Лотта не знала, молить ли по привычке Зенитара, который неизменно помогал во всех ее начинаниях, или же взывать к милосердию Стендарра, хотя какое может быть милосердие, когда речь идет об убийце Темного Братства? Она лишь отчаянно желала, чтобы эта крошечная лужица осталась вне внимания ретивого капитана стражи, мечущегося по углам с факелом - словно беспокойный пес, внезапно потерявший горячий след добычи.
Медленно текли минуты, и действие зелья могло закончиться в любой момент. Лотта до боли гнула скрытые под прилавком пальцы, изнемогая от тягучего ожидания. Если темный ассасин все же попадется стражникам, то и ее саму обвинят как соучастницу... Впрочем, преследователи довольно быстро убедились, что их поиски безрезультатны. Капитан пробормотал нечто вроде извинений, даже не взглянув в сторону торговки, и вывел своих людей на улицу. В комнате воцарилась тишина.
Лотта молча выставила на прилавок два пузырька с зельем лечения и демонстративно ушла в соседнюю комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Там она упала в кресло, закрыв лицо руками и сотрясаясь в тихих, поскуливающих рыданиях. Неизбывная тяжесть навалилась на плечи, облегчение и схлынувший страх дали выход нервной истерике. Когда спустя полчаса она нашла в себе силы вернуться обратно в лавку, в помещении уже никого не было. На полу остались лишь множественные следы грязных сапог стражников, да мутная лужица воды и крови возле шкафа. Две склянки с зельем лечения стояли на прежнем месте.
В следующий тирдас она допоздна не закрывала лавку, все еще тайно надеясь, что он все-таки придет. Тщетно. Она видела его лицо, отныне знала его истинную сущность: ничто уже не повернуть вспять, и Лотта чувствовала, что никогда больше он не переступит порог «Треснувшей горелки».
Спустя неделю из Анвила пришел долгожданный заказ, в том числе блестящая пузатая реторта. Лучшее закаленное стекло - Лотта знала толк в алхимическом оборудовании.
Торговка тщательно протерла реторту и убрала под прилавок на дальнюю нижнюю полку, не желая выставлять напоказ. Подобный инвентарь стоил немалых денег, но Карлотта не намеревалась продавать затребованный ее постоянным покупателем заказ — возможно, когда-нибудь... она не смела загадывать, но и не желала отказываться от надежды, хотя твердо знала, сколь беспочвенно ее ожидание.
Месяц Вечерней Звезды запорошил Бравил тонким серебристым покрывалом, в воздухе медленно кружились легкие снежинки и тут же таяли, растворялись, едва коснувшись серой воды реки. С раннего утра примерзшую грязь нарядной белизной выстлали пушистые иголочки инея, изо рта прохожих шел пар.
Он появился на улице в свое обычное время. Двигался быстро, украдкой, не желая никому попадаться на глаза. Чуть замешкался у порога, но все же зашел в пекарню — вышел спустя минуту со свертком и скорым шагом направился по улице прочь, даже не обернувшись к алхимической лавке. Вряд ли знал, что Карлотта наблюдает за ним сквозь тронутое морозным узором окно... женщина печально улыбалась — он все же не смог изменить в любви к своим мясным пирожкам...
На секунду в голову пришла странная, сумасшедшая мысль — выбежать на мороз следом, прижимая к груди эту проклятущую реторту. Отдать ее мужчине, сбивчиво убеждая, что все останется по прежнему, словно ничего и не произошло тем вечером... Все забудется, будто ничего и не было. Она соскучилась по легкомысленной болтовне, по его шуткам, по его обществу...
Лотта знала, что восстановить прошлое невозможно. В лучшем случае он отшатнется, поспешит скрыться в узких переулках скумового квартала... Ничего уже не вернуть.
Зима прошла, ударив по Сиродилу необычно крепкими морозами. Следом весна с неизменной закономерностью победила холод, согревая город ранним робким солнечным теплом.
Он так и не вернулся, не появлялся больше в Бравиле.
Карлотта лишь хотела верить, что у него все хорошо, пусть даже где-то в другом месте, где никто не знает его в лицо. Вывеску над лавкой она так и не сменила: возможно в этом названии действительно содержалось что-то оригинальное и привлекательное...
Лотта держит алхимическую лавку. Никогда не испытывала пристрастия к алхимии, но магазин остался от покойного мужа: тот обожал возиться со всякой дурно пахнущей жижей в своей подвальной лаборатории. Лавка перешла к ней после смерти супруга: неплохой источник дохода, позднее Лотта и сама начала тяготеть к варке зелий и сбору трав — чем еще заниматься престарелой вдове, как не посвятить себя склянкам, да микстурам?
«Треснувшая горелка» - название лавки тоже осталось прежним, хотя женщина давно мечтала переименовать заведение в нечто не столь претенциозное. «Лавка Карлотты», к примеру, или «Все для алхимика». Впрочем, однажды ее постоянный покупатель то ли в шутку, то ли всерьез обронил, что никогда не зашел бы к ней, если бы не причудливое название. Лотта слегка удивилась, и даже решила повременить со сменой вывески.
Он моложе ее лет на десять, и в общении с ним Лотта поначалу ощущала некоторую неловкость: долго не могла определиться с восприятием — то ли почти материнская радушная снисходительность, то ли интерес еще в общем-то не поставившей на себе крест женщины к симпатичному мужчине. Впрочем, куда ей, старой карге, гоняться за женихами — к началу шестого десятка Лотта подрастеряла свое обаяние, но вместо этого приобрела немало фунтов лишнего веса. Тело давно потеряло форму, волосы серебрились сединой, а лицо и руки покрывали еще не глубокие, но вполне заметные морщины. Однако, ловкость и сноровка остались прежними — да и он, ее постоянный клиент, явно что-то находил в хозяйке алхимический лавки: как минимум приятного собеседника.
Их знакомство длилось уже больше года: каждый тирдас он навещал ее, не изменяя своему постоянству. Алхимик-любитель, как он выразился сам, но Лотта прекрасно понимала, что купленные им ингредиенты вряд ли используются в мирных целях. Она не проявляла излишнего интереса, прекрасно сознавая, что постоянный клиент всегда может ей соврать, сославшись на исследовательские опыты с ядами — он ведь даже имени своего не сказал, он вообще не любил говорить о себе. Мысленно она никак его не именовала, никаких выдуманных кличек вроде Незнакомец или Человек В Сером, они просто не подходили ему. Невозможно выдумать кличку ветру или снегу: они просто есть, неизменно существуют вне зависимости от нелепых человеческих названий. В конце концов, у каждого есть право на личную жизнь, которая отнюдь не касается какой-то старой толстой торговки из Бравила.
В одежде он предпочитает серо-коричневые тона: тот самый мышиный, невнятный оттенок, который не выделяется, не цепляет глаз в толпе. Костюмы всегда неприметные, какие-то невыразительные, словно он целенаправленно пытается скрыться, затеряться в безликой человеческой массе. «Работа? Курьер», - признался он однажды, сопровождая реплику одной из своих странных, хищных усмешек. - «Доставляю информацию, за нее нынче хорошо платят». Лотта вполне могла самостоятельно дорисовать полную картину по едва очерченному намеку: наверняка ведь не просто таскал любовные записочки скучающих богатеев из города в город. Некоторые послания вызывают жгучий интерес у массы людей, помимо прямых адресатов, и передаваемая в письмах информация имеет несомненную значимость: разумеется, гонец должен уметь в целости и сохранность доставить депешу по назначению... Отсюда и его пластичная грация опытного наемника, и пристрастие к используемым в ядах ингредиентам, и этот ореол таинственности, скрытности, от которого Лотта, будь она чуть помоложе, несомненно потеряла бы голову. Причем с полным на то основанием: красивый мужчина, породистая, вполне привлекательная наружность, приятный голос. Еще не тронутые сединой длинные темные волосы, собранные в аккуратный хвост, четко очерченная челюсть, обаятельная улыбка и большие карие глаза. Впрочем, его взгляд скорее настораживал женщину: никогда раньше не могла предположить, что мягкий коричневый оттенок может казаться столь холодным цветом.
Каждый тирдас он проводил неизменный в своей педантичности ритуал: около десяти часов покидал гостиницу, заходил в пекарню напротив «Треснувшей горелки», откуда по утрам одуряюще пахло свежей выпечкой — мимо пройти невозможно. Брал два пирожка - то ли с мясом, то ли с ливером, не разглядеть — и неторопливо завтракал, сидя на скамейке рядом со входом в пекарню. При любой погоде: и в снег, и в дождь, но всегда на улице, на свежем воздухе. В теплую погоду обычно засиживался чуть дольше, разомлев под солнечными лучами, словно пригревшийся, сыто щурящийся кот. Затем аккуратно отряхивал одежду от крошек, пересекал улицу и направлялся в алхимическую лавку к Лотте. Сквозь небольшое окошко женщина прекрасно видела все его перемещения, твердо зная, что ее тайное наблюдение останется незамеченным. Хозяйку в полутемном помещении невозможно было различить с улицы: угол обзора закрывало нагромождение полок, из-за которых Лотта подглядывала за всем происходящим у порога ее магазинчика.
Он знал толк в качестве ингредиентов, всегда придирчиво осматривал товар, хотя множественные детали и оговорки выдавали его непрофессионализм. Алхимия не являлась единственной темой их бесед, и несмотря на скрытность визитера касательно его личности, они всегда находили интересный повод для дискуссий. В последнее время говорили о магии: оба полные профаны в данной области, они обменивались шутками, снисходительно высмеивая магическое искусство. В итоге сошлись на том, что при всей своей надуманной элитарной значительности, магия - все же наука полезная. Не сговариваясь, к следующему тирдасу оба разучили по простенькому заклинанию. Не без помощи соседки из гильдии магов, Лотта освоила урон электричеством. Всегда хотела научиться метать огненные шары, но соседка настояла, что от электричества домашняя обстановка пострадает куда меньше, а вот при самозащите эффективность оправдывается в той же мере. Лотта с гордостью продемонстрировала слабенький, но трескучий разряд, сорвавшийся с кончиков пальцев и насмерть поразивший кусок сыра. Ее таинственный друг выучил заклинание щита. Применение защитных чар стало первым тревожным звоночком, когда торговка явственно осознала, что у ее клиента назревают неприятности.
Он так и не смог отказаться от своих неизменных пирожков, хотя завтракать стал торопливо, словно не желая подолгу находиться на открытом пространстве. Его визиты в лавку за ингредиентами тоже сократились, уже не случалось прежних затяжных бесед взахлеб, когда оба подолгу не могли наговориться — вместо этого лишь несколько натянутых шуточек и обязательная, порой совсем ненужная покупка. Карлотта видела, как что-то тревожит, неотступно гложет мужчину изнутри. Она не решалась спрашивать: его проблемы все так же не касались ее, личная дистанция выдерживалась с прежним постоянством, но однажды Лотта не выдержала.
- Может быть, я могу чем-то помочь?
Под его настороженным мрачным взглядом она мигом осеклась, явственно осознав, что переступает черту. Еще одно слово, и их странной неформальной дружбе конец. Торговка поспешила исправиться, в общем-то не покривив душой в своем уточнении:
- Я имею в виду... у меня близится поставка товара из Анвила, в порту можно многое достать. Так что, делай заказы, пока я добрая.
Он мягко улыбнулся, почти с облегчением, явно одобряя оборот, которым она смогла свести повисшую неловкость на нет. Он задумчиво провел рукой по волосам, приглаживая гладкий хвост, и неожиданно вымолвил:
- А знаешь что... привези мне реторту, Карлотта! Хорошую, из оружейного стекла. Давно себе хотел.
Разведя ладони, он показал примерный желаемый размер оборудования, торговка согласно кивнула — она даже знала мастера-стеклодува, способного изготовить действительно качественную вещь. Разумеется, стекольщик брал за свою работу немалые деньги, но Карлотта решила сделать своему постоянному покупателю подарок, отдавая товар без наценки. В конце концов, он каждую неделю приносил ее лавочке пусть небольшой, но постоянный доход. Возможно, хоть эта склянка сможет поднять ему настроение, которое весь последний месяц пребывало на нуле... какая-то настороженность, доходящая почти до паранойи: он оборачивался на любой шорох у двери, с трудом расслабляя взведенные мышцы, чтобы не принять боевую стойку. Его подозрительность отражалась не только на сократившемся времени визитов — кажется, он даже перестал останавливаться в гостинице, предпочитая сразу после ночного переезда улаживать свои дела в Бравиле и столь же поспешно покидать город. Отсутствие должного отдыха сказывалось и на его внешнем виде: усталый, изможденный, отчаянно озлобленный, словно загнанный зверь с висящей на хвосте погоней.
А потом случилось нечто странное: вечер, напоминающий скорее мутный кошмарный сон. Четвертый день месяца Заката Солнца: ледяные дожди и ранние сумерки, грязные лужи на раскисшей дороге и хмурое, низкое, серое небо. За окнами уже стемнело, и Лотта решила закрыть магазинчик пораньше: в такую ветреную, промозглую погоду никто не высунется на улицу, кроме как по крайней необходимости. В верхней комнате горел жарко растопленный очаг, а пряная травяная настойка уже закипала в котелке над огнем, призывая спокойно расположиться в кресле у огня в умиротворенном расслаблении.
За окном промелькнули нечеткие тени, затем резкий порыв ветра распахнул дверь, и в тишину сонной лавки, наметая вихрем осенние листья и мокрые грязевые брызги, ворвался человек в черном отсыревшем плаще.
Он захлопнул за собой дверь, ошалело озираясь по сторонам. Надвинутый на лицо черный капюшон вызвал в памяти нечто знакомое, отсылку к где-то давным-давно почерпнутому описательному образу. Лотта вздрогнула, когда память ввернула услужливую подсказку: Темное Братство.
Он часто дышал, словно после долгого бега, с его длинного, обвисшего под тяжелой налипшей грязью плаща на пол натекала вода. Мечущийся взгляд загнанного хищника, только на этот раз у него имелись все основания опасаться преследующей прямо по пятам опасности.
Лотта узнала его, не могла не узнать. Даже в тени нависающего капюшона она различала хорошо знакомые черты. Облепившие лицо длинные мокрые пряди, жесткая линия подбородка, искаженные звериным оскалом мягкие губы...
За мутным оконным стеклом в ночи показались факелы: желтые размытые пятна промелькнули рваными вспышками — люди направлялись к ее двери. Она не думала, не взвешивала свое решение — скорее действовала инстинктивно: быстро обернувшись, схватила с верхней полки желтоватый пузырек и швырнула через всю комнату.
Он не медлил, ловко перехватив склянку. Казалось, и не удивился совсем неожиданной помощи.
Лучшее из имевшихся у нее зелье невидимости, купленное в Имперском городе: самой Лотте не под силу было сварить раствор подобного качества. Мужчина мигом осушил пузырек, с тихим звяканьем зашвырнул склянку в угол; в тот же миг дубовая дверь распахнулась, с грохотом врезавшись в стену. Бравильские стражники, насквозь мокрые с дождя и не меньше утомленные долгой погоней, ворвались внутрь. Стройной цепочкой шумно протопали в алхимическую лавку под металлический звон доспехов и тут же слаженно рассеялись по помещению.
Лотта вздрогнула от неожиданности, ей даже не пришлось разыгрывать удивление или испуг: и того, и другого хватало в избытке. Капитан стражи повел факелом по темным углам, затем шагнул к женщине, заглянул под прилавок — ассасин вполне мог использовать ее как заложника, приставив нож к животу. Стражник не стал даже задавать вопросов Лотте: до смерти перепуганная торговка не могла вымолвить ни слова, ошарашенно взирая на рыскающих по ее магазину вооруженных мужчин. Один сунулся на лестницу, проверяя верхний этаж, другой спустился в погреб, но ни один из них не видел, как прямо по центру комнаты возле полки с ингредиентами на полу медленно образовывалось мокрое пятно, расползалось и просачивалось меж досок: мутная дождевая вода, разбавленная разводами густой багровой крови.
Лотта не знала, молить ли по привычке Зенитара, который неизменно помогал во всех ее начинаниях, или же взывать к милосердию Стендарра, хотя какое может быть милосердие, когда речь идет об убийце Темного Братства? Она лишь отчаянно желала, чтобы эта крошечная лужица осталась вне внимания ретивого капитана стражи, мечущегося по углам с факелом - словно беспокойный пес, внезапно потерявший горячий след добычи.
Медленно текли минуты, и действие зелья могло закончиться в любой момент. Лотта до боли гнула скрытые под прилавком пальцы, изнемогая от тягучего ожидания. Если темный ассасин все же попадется стражникам, то и ее саму обвинят как соучастницу... Впрочем, преследователи довольно быстро убедились, что их поиски безрезультатны. Капитан пробормотал нечто вроде извинений, даже не взглянув в сторону торговки, и вывел своих людей на улицу. В комнате воцарилась тишина.
Лотта молча выставила на прилавок два пузырька с зельем лечения и демонстративно ушла в соседнюю комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Там она упала в кресло, закрыв лицо руками и сотрясаясь в тихих, поскуливающих рыданиях. Неизбывная тяжесть навалилась на плечи, облегчение и схлынувший страх дали выход нервной истерике. Когда спустя полчаса она нашла в себе силы вернуться обратно в лавку, в помещении уже никого не было. На полу остались лишь множественные следы грязных сапог стражников, да мутная лужица воды и крови возле шкафа. Две склянки с зельем лечения стояли на прежнем месте.
В следующий тирдас она допоздна не закрывала лавку, все еще тайно надеясь, что он все-таки придет. Тщетно. Она видела его лицо, отныне знала его истинную сущность: ничто уже не повернуть вспять, и Лотта чувствовала, что никогда больше он не переступит порог «Треснувшей горелки».
Спустя неделю из Анвила пришел долгожданный заказ, в том числе блестящая пузатая реторта. Лучшее закаленное стекло - Лотта знала толк в алхимическом оборудовании.
Торговка тщательно протерла реторту и убрала под прилавок на дальнюю нижнюю полку, не желая выставлять напоказ. Подобный инвентарь стоил немалых денег, но Карлотта не намеревалась продавать затребованный ее постоянным покупателем заказ — возможно, когда-нибудь... она не смела загадывать, но и не желала отказываться от надежды, хотя твердо знала, сколь беспочвенно ее ожидание.
Месяц Вечерней Звезды запорошил Бравил тонким серебристым покрывалом, в воздухе медленно кружились легкие снежинки и тут же таяли, растворялись, едва коснувшись серой воды реки. С раннего утра примерзшую грязь нарядной белизной выстлали пушистые иголочки инея, изо рта прохожих шел пар.
Он появился на улице в свое обычное время. Двигался быстро, украдкой, не желая никому попадаться на глаза. Чуть замешкался у порога, но все же зашел в пекарню — вышел спустя минуту со свертком и скорым шагом направился по улице прочь, даже не обернувшись к алхимической лавке. Вряд ли знал, что Карлотта наблюдает за ним сквозь тронутое морозным узором окно... женщина печально улыбалась — он все же не смог изменить в любви к своим мясным пирожкам...
На секунду в голову пришла странная, сумасшедшая мысль — выбежать на мороз следом, прижимая к груди эту проклятущую реторту. Отдать ее мужчине, сбивчиво убеждая, что все останется по прежнему, словно ничего и не произошло тем вечером... Все забудется, будто ничего и не было. Она соскучилась по легкомысленной болтовне, по его шуткам, по его обществу...
Лотта знала, что восстановить прошлое невозможно. В лучшем случае он отшатнется, поспешит скрыться в узких переулках скумового квартала... Ничего уже не вернуть.
Зима прошла, ударив по Сиродилу необычно крепкими морозами. Следом весна с неизменной закономерностью победила холод, согревая город ранним робким солнечным теплом.
Он так и не вернулся, не появлялся больше в Бравиле.
Карлотта лишь хотела верить, что у него все хорошо, пусть даже где-то в другом месте, где никто не знает его в лицо. Вывеску над лавкой она так и не сменила: возможно в этом названии действительно содержалось что-то оригинальное и привлекательное...